И когда я валялась бессильным комком на том дне, которое не дно, я услышала шорох. Дыхание. Тонкая ниточка связи, которую я сплела много лет назад, использовав как псевдоним имя прабабушки – Виктория Кошут, вдруг засветилась. И я вошла в покинутый мной город, заполненный теми, кого уже нет. Тот город, который меня спасет. Хотя иногда кажется, что я всех придумала – придумала соседей, дом, воздух.

Мы сидим с Витей на балконе. Остывает чай, тает масло на горячем хлебе, плавится сыр. И я раскладываю на столе ярко-оранжевые апельсины. Когда Витя болела, она просила маму привезти ей из Москвы апельсины. Ее сухая рука с серебряным перстнем на среднем пальце легко дотрагивается до пористой яркой кожи: «Рассказывай, детка». Я ерзаю по потертому венскому стулу, открываю рот. Застекленную дверь спиной открывает тетя Ламара, держа в руках тарелку с кадой и вазочку с вареньем из грецких орехов, оборачивается: «Нинико, ты вернулась!» «Не совсем».