Монета шестая

Зевс уехал отдыхать, один. Обслуживающий персонал гостиницы не в счет. Попутчики в самолете не в счет. Он уже давно научился не отличать окружающих от ландшафта или интерьера. Он был одинаково безукоризненно вежлив и с живой частью природы и с неживой. Не стоит пинать попавшийся на дороге камень. Он ответит – своей неподвижностью. А ноге больно. Так и люди, чем вежливее, тем легче обтекают. Зевс забывал о том, что сам крупный, и что обладающие элементарным инстинктом самосохранения обтекают его сами, держась на почтительном расстоянии. И только в тех ситуациях, когда он был вынужден смотреть им в лицо – интересовался работой, выступал с лекциями, они решались его что-то спрашивать, переживая себя при этом отчаянно смелыми.

Зевс решил послушать самого себя, не поддакивания или рассуждения сопровождающих лиц, а самого себя. Местного языка он не знал, а не международном почти не утруждал себя разговорами. Он вообще не страдал лихорадочной оживленностью туриста в чужой стране, страстно желающего, чтоб на него обратили внимание. Впрочем, чужой страна была номинально, половина домов на побережье была раскуплена соотечественниками, и некоторых он знал в лицо. Его помощники, устраивавшие поездку, брали менеджера турфирмы в клещи – бедняжка не могла уяснить, зачем нужно поминутное расписание встречи, проводов и кого приставить к визитеру в качестве ненавязчивого, но неотступного гида. Помощники, отправив босса в накопитель для особо важных персон, напились прямо в баре аэропорта. Зевсу было все равно, где дожидаться вылета. Но он ничего не имел против лишних метров личного пространства.

Пять солнечных дней Зевс провел, разъезжая по окрестностям и не спускаясь к морю, сладкому курортному морю. На шестой утром с балкона он разглядел тучи на горизонте. Море темнело и шумело. Наконец-то шторм, в нем и есть самая прелесть. Волны

и дождь согнали поджаренных туристов с пляжа, вытеснили с набережной и даже из прибрежных ресторанов. Цветная, слегка подмокшая толпа растворилась в городе как ни бывала. Вся набережная досталась Зевсу.

Шумные волны разметали в щепки нелепые пародии на бунгало, так безобразно контрастировавшие со средиземноморской архитектурой городка. Поначалу их ярость нравилась Зевсу. Но каждая последующая волна была выше и мощней предыдущей. Правило девятого вала не действовало. На третьем десятке он сбился со счета и больше ни о чем не думал. Ни о себе – о том, как сам похож на волны и любит показывать свой норов. И как давно уже с ним никто не сталкивался и норов как-то заржавел. Ни о том, что он читал о волнах и законах их образования. Он не переживал больше ни величие или глобальность, ни собственную смелость. Только страх.

Затапливающий первобытный страх перед дикой стихией во всей ее силе. И когда волна, перелетев через парапет набережной, резко хлестнула его по ноге, он дрогнул и отступил. Зевс отошел еще на несколько шагов, продолжая вглядываться в волны, как будто надеясь усмирить или утихомирить их взглядом. Серо-коричневой пенной воде было все равно. Она летела с огромной скоростью и обрушивалась на камни как молот богов. Страх победил. Зевс повернулся и быстро, насколько позволяла его больная нога, поднялся по лестнице до следующей площадки, абсолютно безопасной, но холодок и ощущение собственного бессилия остались.

Он его запомнил, чтобы потом опознать в другой жизни и не пытаться бороться, а отойти повыше и подальше. Чутье, отточенное годами жизни с загнанным глубоко внутрь страхом, спасало его. Выводило из пиковых ситуаций, когда подводила его знаменитая аналитика. Зевс улыбнулся, подписав улыбкой признание в слабости. И почувствовал, как его застарелая злость исчезает, стало значительно легче. Утомительно быть самым умным и самым сильным, каждый раз самым сильным. -->