Ты притягиваешь. Я отстраняюсь, то отбегаю как неожиданный порыв ветра, то притворяюсь отлетающим облачком, отвлекая внимание. Но мое любопытство уже попалось на крючок, с каждым разворотом я оказываюсь ближе. Еще ближе. Пока властная рука не касается шеи.

Твердо, но нежно.

И любование пальцев сводит меня с ума. Ты видишь форму, в которую заключил меня господь, и я твоими руками начинаю ее ощущать не как временную оболочку, не как клетку, в которой я обречена мучаться неисполнимыми желаниями, а как сосуд, из которого можно пить наслаждение.

Шея, руки, грудь. Я замираю.

Ты обхватываешь талию, и пальцы почти сходятся. Я опоздала, уже не вырваться. Я отвлекалась на ощущение собственного тела и теперь поздно бежать. От неожиданно резкого движения я теряюсь, хочу что-то сказать, мне надо сказать, найти слово, остановить. Твое лицо слишком близко, так близко, что страшно смотреть, я не готова видеть открытое желание. Глаза закрываются. Ты целуешь – и дверь захлопывается. Окончательно, безнадежно, это клеймо, так горят только раскаленные железные клейма.

Я делаю шаг назад, упираюсь руками тебе в грудь, немного отодвинуться, еще подышать. Я теряю легкость ветра, подвижную неопределенность облака. Кровь обрушивается вниз водопадом, я чувствую весомую тяжесть, врастаю в землю.

Я – земля, а ты огонь, который хочет ее спалить. Но огонь погаснет. А я останусь. Ты становишься слабее, а я делаюсь сильней. Когда отдаюсь.

И мы кружим на пятачке прокаленной солнцем земли, задевая шуршащие виноградные листья, ноги путаются в тонких

волосках высохшей травы.

Но я хочу остаться ветром.

И тебе приятнее легкое облачко над головой.

Давай оставим огонь несведущим, уйдем из этого виноградника.

Ты будешь считать, что бережно обошелся со мной.

А я… буду взращивать в себе неведение как редкий цветок из оброненного тобой семени невыносимого благородства.