на которого можно повесить вину за то, что потом происходило в нашей стране, нет необходимости сбрасывать фантомы с пьедесталов и потом вывозить их на свалку истории. То, что помнится о Горьком на Капри – это память сердца, человеческая, не летописная, не хроникальная, не мемуарная.

На солнечном острове ему не было нужды вытаскивать сердце из груди, чтобы освещать путь. Здесь и так светло, очень светло. Нужно было просто сесть на камень у воды, снять шляпу, подставить лицо ветру и вслушаться в далекую песню рыбака – и сердце раскрывалось само. «Здесь удивительно красиво, какая-то сказка бесконечно разнообразная развертывается перед тобой. Красиво море, остров, его скалы, и люди не портят этого впечатления беспечной, веселой, пестрой красоты. Какие это музыканты, если бы ты слышал!.. В них очень много природной веселости, наивности, жажды красивого и нет ничего, что напоминало бы тебе об итальянцах Америки… Очень подкупает демократизм, который здесь – особенно после Америки – сильно бросается в глаза» (из письма Горького Максиму Пешкову).

Демократизм здесь остался, только стал не таким открытым. Долгие десятилетия «дорогого туризма» дают о себе знать. Но и сегодня можно зайти со стороны сердца.

Говорят, что слухи о том, что Горький не знал итальянского, были сильно преувеличены. Он нанимал учителя, учил язык, но в обществе, в присутствии других русских никогда не разговаривал по-итальянски. Возможно, что с местными жителями и беседовал запросто, они уж точно не смеялись над произношением и ошибками хорошо знакомого писателя. И вообще, нам только кажется, что мы знаем Алексея Максимовича, но мы знаем не его – а имя. А был ли человек? «Был ли мальчик»?

Был. И на острове, под теплым солнцем мальчишеская часть его натуры, тот самый «творческий ребенок», в присутствии которого мы ему почему-то отказываем, раскрылся. Не нужно выискивать упоминаний в тенденциозных мемуарах – достаточно посмотреть на фотографии. Архивы музея оказались кладезем неопубликованных, скрытых от пустых глаз образов Горького.

И неожиданный Горький появился перед входом в старинный картезианский монастырь Чертоза-ди-Сан-Джакомо, здание которого в свое время он спас от превращения в казино, обосновав местному совету, что лучше присвоить ему статус памятника архитектуры и открыть здесь школу и библиотеку. Во весь рост он встал у ворот в образе благородного разбойника, а не знакомого всем утомленного славой классика русской литературы. А по дороге к церковному зданию, где проходила торжественная церемония награждения, появились щиты с крупными фотографиями каприйского периода его жизни, где завернутые в простыни художники, артисты, социалисты, философы и прочие российские интеллектуалы начала ХХ века позировали для живых картин. От серьезного к смешному, от смешного к глупому и обратно – нас удивляет степень внутренней свободы, но стоит надышаться местным воздухом, как перестаешь удивляться. -->