Нико продолжал строить. Он никак не мог приладить крыло к мельничному жернову, руки были заняты, потому в ход пошли зубы. Тут сидевший на корточках Нико почувствовал удар в спину. Это Тербо мстила за отсутствие внимания. Мальчик не удержался и полетел лицом в лужу. Жернов выпал из рук, тростинка сломалась. Замызганный грязью он вскочил и помчался за смеющейся Требо. Они прошлепали огромную позеленевшую лужу и, задыхаясь, припустили вверх по склону горы. Несколько раз Тербо ловко уворачивалась от преследователя. Нико разъярился, припустил и догнал ее. Схватил за мокрый подол коротко платья. И только собирался задать трепку, как со стороны дома Мицишвили послышался крик. Нико застыл. Холодные мурашки поползли по спине. Вопль женщины был слишком похож на вопль отчаяния. Дети повернули головы к дому, стоявшему на гребне горы. Потом с вытянувшимися лицами и распахнутыми в ужасе глазами посмотрели друг на друга. Стены ущелья повторяли крик. Нико заметил, как к его дому побежали люди. Мальчик нутром почувствовал недоброе. Сделал несколько шагов, потом помчался в деревню с комком в горле и слезами на глазах. Тербо передался страх Нико, замешкавшись она бросилась следом за Нико, сверкавшего мокрым босыми пятками. Нико свернул с тропинки, накоротко перерезал склон и, проскочив пустырь, вспугнул с тропинки гусей. С гоготом и шлепаньем крыльев они шарахнулись от мальчика. Закудахтавшие куры вместе с цыплятами просунули головы под изгородь. Нико проскочил огороды и успел к дому, когда отец Дементий, сельский священник, просунул свой нос в дверь дома Мицисашвили. Ряса отца Дементия зацепилась за прибитую к порогу подкову. Ноги священника запутались в полах рясы и он растянулся на полу. Двор наполнялся соседями. Поджав губы, женщины в знак сочувствия качали головой и оттирали слезы с сухих щек. Нико, не дойдя до дома, остановился. Какая-то женщина подбежала к нему, прижала к груди. Лицо Нико погрузилось в мягкую и теплую грудь женщины, он коротко всхлипнул, понимая, что остался единственным кормильцем в семье Мицисашвили.

В углу сиротливо мерцала лампадка, окованные старинной медью светились образа. Иисус Христос с широко раскрытыми очами смотрел на сжавшегося в темном углу Нико.. Часть стены, на которой со времен Шамиля висела отрубленная отцом Нико правая рука какого-то мюрида, теперь была пуста. Ника боялся этой руки, и мать три года назад куда-то спрятала её. Нико обвёл взглядом ползущие по стене черные тени. Нико лихорадило. Щёки горели. Ломило суставы. Нахохлившись, он сидел и дрожал. Его никто не замечал, никому не было никакого дела до него. На угасшем очаге стояла тахта. На ней покоилось тело его отца. Временами пламя свечей колыхалось, удлинялось и дымилось, а затем продолжало мерцать. Отец большими руками прижимал к груди образ. Лицо отдавало шафрановым оттенком. Добрые глаза его погасли и теперь, неплотно сомкнутые, холодно мерцали из-под век. Его лицо наполовину закрывали обращённые в сторону Нико ступни. Могильная тишина царила здесь. Лишь глухой стон матери нарушал умиротворённую тишину. Она сидела укутанная в черноё, лица не было видно, лишь узкие и длинные пальцы, на которые опиралась голова, сверкала белизной.

У дверей, замерев в молчании, стояли соседи. Безмолвие, таинственность, смерть сменили присущие дому Мицисашвили веселье, гвалт, жизнь. В давнишний сон превратилось воспоминание о знаменитом в окрестностях землепашце, возвращение которого домой становилось праздником для семьи. Бездейственно лежат натруженные руки отца. Руки эти кормили хлебом пять душ. Эти руки держали меч, они же вспахивали плодородную сердцевину земли, под звуки «оровела» прокладывали межу на этой безмолвной всеобщей матери-пашне. Ныне они праздно возлежали перед иконой. Почему-то именно к отцовским рукам надолго приковался взор Нико. Сон подкрался к утомлённому мальчику, глаза закрывались, голова поникла к коленам, ещё долго вздрагивали плечи. Заснув, он тяжело засопел.

Отец Дементий зашепелявил беззубым ртом. Стал кадить. -->