Рукописи – Зевс и я
Монета одиннадцатая
– Потом расскажу подробнее.
– Ладно.
Потом. Я люблю твое потом. Я собираю камни. На каждое потом – один камень. Скоро выстроится стена. Великая китайская Стена между тобой и мной. Кстати, до нее, до настоящей, мы не добрались. И еще много куда не добрались. Такой забавный, увлекательный, интересный внешний мир – не для нас. Для нас – потом.
А знаешь, после очередного потом уже ничего не будет.
Нет, будет не нечто громкое, подозрительно неуверенное, с бросанием трубок и хлопаньем дверьми. С нервным раскуриванием сигареты или оставшейся от какого-то безымянного гостя вонючей сигариллы. И лихорадочным метанием по квартире в поисках чего бы съесть или выпить. Такого развеселого никогда не будет.
Будет ничего. Ноль, пустота, небытие. Мы исчезнем. Останешься ты – где-то в себе, у себя. Крупный и сильный – и очень. Очень одинокий. И я – может сильная, а может слабая, может крупная, а может махонькая, незначительная как рядовая бумажка, выползающая из факса. Может быть одинокая.
Да. Конечно, одинокая.
Но между твоим и моим одиночеством будет разница – ты в нем остаешься. А я в него ухожу.
Я ухожу в него как в открытую дверь, за которой ветер треплет ореховые ветки, дергает акацию, кидается в лицо занавеской.
Я ухожу в дверь, за которой свобода. Свобода быть одной. И мне не страшно. Я же все это время была с тобой. А ты был там,
Рукописи – Зевс и я
внутри твоего одиночества. Выползал оттуда в редкие моменты и опять прятался.
Последнее потом. Как ты думаешь, будет легко или больно? Или как отрываешь пластырь – сначала больно, потом легко.
Последнее потом – как праздник. Он не запланирован, не назначен, не отмечен в календаре, не оплачен. Он случается вдруг. Так же вдруг как случилась встреча. Так же неожиданно как приходит зима – знаешь, что придет, но не знаешь когда. А просыпаешься одним прекрасным утром и понимаешь – все. Кончено.
Я-то знаю про последнее потом. Вот знаешь ли ты? Ты так привык к тому, что мир тебе подчиняется, признавая твою силу, что не думаешь обо мне. Думаешь, когда я мерещусь тебе – близко-близко.
Но сознание того, что ты с трудом сопротивляешься притяжению, уже не греет. Признаюсь, мне было приятно, очень приятно, чувствовать свою силу. Но упоение силой надоедает. Надоедает быть вечной волной, бьющейся о скалу. Где бы ни была та благословенная бухта, нам туда не попасть.
Ты так твердо не пускаешь внутрь, что мне уже нечего делать. Ты не сделаешь мне признания. Признания другого частью твоей жизни – неприемлемая слабость. И ты даже представить себе не можешь, что будет потом.
У нас больше нет потом.
Пусть мне понадобится год, два, чтобы распутать узлы, хитрые узлы, которыми мы связаны. Я уже не маленькая, я не буду их рубить – я знаю, что стоит потом вернуться к жизни.
Нет, я буду терпелива, расчищая себе путь к свободе. Оставайся там, где есть. Я пошла.